Женщины мира

Прекрасны лица восточных женщин – армянки, грузинки, еврейки, арабки, кто там у нас еще, их медовая кожа, глаза в форме ореха, породистый нос, тяжелые волосы, совершенные пальцы, спокойная миролюбивость, умеющая вмиг смениться на страстные мольбы, проклятья и удар кинжалом промеж лопаток.

«Деточка, а вот во втором окне такая женщина работала, с желтой косой, она что? Через сорок минут придет? Ну, так я подожду сорок минут. Можно, деточка, я подожду здесь? Спасибо. А ты не подскажешь мне, что можно сделать. Кредиты, деточка, вот ведь какая у нас нехорошая история: сын женился пять лет назад. Ксюшенька была такая милая, мы даже почти ничего не сказали, что русская — такие глазки, такие кудряшки, такой лобик высокий. Она так робела, бедняжка, так прятала свой живот, что я сразу обняла ее и сказала: не будьте дурочкой, ведь я – бабушка того, кто сейчас в вас живет. А потом как-то странно получилось, мы даже с мужем и не поняли ничего. Сначала удивились, что Рубенчик к нам ходит кушать. И такой голодный, знаете! Суп всегда ест, и жаркое ест. Неудобно же спросить, почему Ксюшенька не готовит. Может быть, думаю, нехорошо ей. Но Ксюшенька никого не родила, и уже через год Рубенчик снова жил у нас. Мы немного повздорили, — сказал Рубенчик, а потом его сбила машина и он скончался на месте, на асфальте прямо, на улице Карла Маркса, вокруг был разметан его мозг, и вправду – серое вещество и белое вещество. А потом пришло первое письмо из суда. Постановление: Ксюшенька не платит по кредиту, какой-то кредит, потребительский, и она взяла триста тысяч и не платит. А мы с мужем были куда-то там вписаны, как родственники? соответчики? Это я не помню точно. Но заплатили триста тысяч, тяжеловато, конечно, пришлось. Сдюжили. Но сейчас нам снова пришли уведомления, и снова Ксюшенькины кредиты – пятьсот тысячи и двести пятьдесят. Это как же так! Наверняка можно что-нибудь сделать, деточка. У нас ведь нет этих денег. Мы ведь Рубенчику памятник и то установили в долг – кусок мрамора, с одной стороны полированный, с другой – природный, как есть. Как думаешь, деточка, помогут нам тут? А кто поможет? Это как? Да уж… Но я все-таки подожду ту, с желтой косой. Такая милая женщина, наверняка она что-нибудь придумает… ».

Азиатки завораживают: эти глаза без век, аккуратно вмятое круглое лицо, птичьи трубчатые кости, узкие плечи, детские ступни, черные волосы. Если они подстригают челку, то она спускается до края зрачков идеальной прямой. Если они учат детей музыке, то вырастают новые моцарты и паганини стаями.

«С тех пор, как с папой все это произошло, я стараюсь у него бывать раз в неделю минимум, что довольно сложно, потому что в любой вечер на Московском шоссе – пробка, и путь туда занимает никак не меньше двух часов; и ведь нужно побыть с ним сколько-то времени, он так трогательно пытается веселиться, когда понимает, что все, я уезжаю. В какой-то момент так устала, что стала оставаться в этот день у него, ночевала в гостиной, утром на работу. И вот однажды — я уже и папе постелила, и себе тоже диван разобрала, лежу, читаю. Папа занялся, наконец, своей библиотекой, и в тот момент разбирал журналы «Юность» за 1979 год. И вот я нашла какую-то повесть, закоренело советскую, но довольно милую, и даже смешную, как в окно влетел камень, разбивши стекло. Звон, грохот! Потом сразу – следующее окно. Нас предупреждали вообще-то. Полицейский начальник сказал: вероятность есть. Но я не думала, что это будет так, что настоящие камни, и по-настоящему разобьются стекла. Папа испуганно прокричал что-то из своей комнаты. Солнышко, спасайся. А я как была, в пижамных шортах и майке вышла на улицу, и у меня в руках был электрошокер. Остался еще с тех времен, когда я ставила автомобиль на ту самую парковку, где за зиму убили двоих. А тут я как чувствовала, подзарядила. И я стою, помахиваю электрошокером, будто бы это просто зонт. Или фонарик. Поговорим? – вот так спрашиваю. – Поговорим о нас? Тут из кустов вышел в светлый круг от висячей лампы какой-то парень, я плохо помню, потому что немедленно произвела разряд, ткнув шокером его в грудь. Пять секунд, все по инструкции. Хорошо, может быть, я чуть дольше продержала, не пять секунд, а двадцать. Или тридцать. Он упал и тут же забился в конвульсиях, и пена изо рта. Очень неприятное зрелище. А окна на первом этаже давно надо было сменить, тут я не жалуюсь».

Славянский тип убийственно красив – высокие скулы, прямой нос, русые волосы острым мысом сходятся надо лбом, узковатые глаза – а триста лет татарского ига! А золотая орда! Намешано кровей. Восточные славянки, к каковым себя относит тут большинство, останавливайте своих коней, или шастайте по горящим избам, вольны в выборе.

«Наше первое свидание прошло совершенно в формате наших отношений. Сначала мы две недели сверяли графики, чтобы всем удобно и без напрягов. Выбрали день. Четверг, помню, так утром мне пришлось срочно ехать в Тольятти, и все отменили. По дороге в Тольятти у меня каким-то мистическим образом кончился бензин, еле дотянула до заправки, но это ладно. В следующий раз он буквально за час до встречи позвонил и сообщил, что во Франкфурте. Это в каком, — я еще его спросила, — который на Майне? Франкфурт оказался на Майне, а я расстроилась сверх ожидаемого; встретились мы только через десять дней. Пошли в кино, это я придумала, чтобы избежать неловкой ситуации, чтобы не сидеть друг напротив друга с нервными лицами и придумывать повод для беседы, а просто побыть рядом и посмотреть. Посмотреть, что получится. И что получилось: так как мы ориентировались на время и место сеанса, особенно выбирать оказалось не из чего, и мы просмотрели кинокартину про мужчину, обожающего порнографию. То есть, самыми первыми кадрами появились отрывки из порнографических фильмов разных лет. Учитывая, что в зале вообще кроме нас было человек шесть, причем двоих на последнем ряду я не считаю, сеанс прошел просто замечательно. Ничего не скажешь, избежала неловкой ситуации».

Скандинавское северное лицо с белыми бровями-ресницами и прозрачной кожей ранит в самое сердце. Мулатки всех мастей хороши необыкновенно, а если они квартеронки, то это еще и красиво звучит. Красота, красота, восторг! И, допустим, хороший вечер осени, не холодно, прошел дождь, листья с земли пахнут остро, и хочется идти и идти, по асфальтовой дорожке, перешагивая через лужи. Красота идет, и только иногда вытирает голыми пальцами слезы с гладких щек, или не утирает, позволяет им падать, смешиваться с дождевой водой. Что плачешь? Не говори только, что от счастья.