В конце марта, в самый разгар Великого Поста, я встретился в Москве с Владимиром Аветисяном и задал ему несколько вопросов на самые разные темы.
Tour de Force
— Владимир Евгеньевич, это был первый большой тур D’Black по России, и я помню, что раньше вы скептически относились к нашей, самарской публике. Но сейчас отношение изменилось, и реакция изменилась. Вас хорошо принимали?
— Такой тур действительно был первый и, пользуясь терминологией из бизнес-прошлого, о котором мне никак не дают забыть, мы назвали его «пилотным проектом». Тур был построен так, чтобы далеко не уезжать от Самары, поскольку все музыканты группы живут постоянно там. Передвигаться мы решили на автобусах, и это тоже повлияло на географию маршрута. Было интересно, что называется, на «живых людях» испытать шоу, которое мы создали буквально за три недели. Я имею ввиду техническое оснащение — сценографию, костюмы, свет – весь визуальный ряд. Что касается самарской публики, то я никогда не выказывал неудовольствие. Другое дело, что ее восприятие мне порой казалось странным. Когда тебе тысячный зал филармонии устраивает овацию в заключение концерта, сложно выказывать неудовольствие. Просто нас удивило, что люди во время исполнения той или иной песни неподвижно сидели, словно загипнотизированные или как читатели в Ленинской библиотеке, со сложенными руками, не издавая ни единого звука. У меня и у других музыкантов даже возникало ощущение: может мы не туда «дуем». Но с последним аккордом каждой композиции зал взрывался аплодисментами. Эта самарская странность проявилась снова, уже в этом туре. Мне, кстати, крайне интересно было посмотреть, чем отличается публика, пришедшая на одну и ту же концертную программу. Самарцы, тольяттинцы, саранцы, оренбуржцы, нижегородцы. Все ведь живут в одном регионе практически.
— Но города все-таки разные и менталитет разный. Есть разница между самарскими и саранскими.
— Если вы в хорошем настроении идете по городу, в замечательный весенний день и видите идущую навстречу красивую девушку – неважно, какой у вас менталитет – самарский или саранский, где вы работаете и откуда вы приехали – вы, конечно, улыбнетесь. То есть естественная, единственно возможная реакция – улыбка. Если вы, увидев ее, скорчите гримасу, значит вы маньяк, однозначно.
— Или ориентация другая.
— Здесь ориентация даже ни причем. Потому что вы все равно видите, что это красиво. На самом деле это прекрасно. И если одну и ту же замечательную музыку, и, смею утверждать, поскольку не мне принадлежит эта цитата, «в замечательном исполнении» – люди слышат, а реагируют по-разному, значит дело не в музыке. И яне боюсь навлечь гнев самарской публики, наоборот, я хочу в этом разобраться. Может бытьдело в том, что в Самаре по-другому ко мне лично относятся. Но вряд ли зрители воспринимают это так: мы его знаем, и нам перед ним «раскрыться в танце» неудобно. Я ведь всего-навсего одна двенадцатая группы D’Black (в группе 12 музыкантов, прим. «Новой»). Я считаю, что мое непонимание этой ситуации можно разрешить только одним образом – нужно чаще играть в Самаре и следить за изменениями. Если они будут происходить – значит, дело было в нас.
Фотография: Андрей Кнырев
— А у вас нет ощущения, что ваша известность бизнесмена и состоятельность где-то мешают как музыканту? Потому что есть определенное клише «Аветисян – это …»?
— Моих заслуг в этих клише нет. Люди, не знающие меня, не говорившие со мной ни одной минуты в жизни, всерьез рассуждают и пишут о моем отношении к тому или иному вопросу, и знают даже, о чем я думаю. Но я к этому привык, и я философски к этому отношусь. Часто меня это веселит. Моему пресс-секретарю Владимиру Кострюкову порой даже неудобно присылать мне какую-нибудь очередную нелепицу. Он говорит: бросьте вы, даже не интересуйтесь, ну написали бред. Я говорю: слушай, у меня плохое настроение, мне скучно, хочу повеселиться – высылай. И когда мне хочется отвлечься от бурных событий — я это читаю. Мне это интересно как людоведу, это такой кладезь!
— На самом деле и в интернете много какого-то психоза и ненормального состояния, вам не кажется, что это болезнь, которая постепенно поражает общество? Интернет здесь просто какой-то проводник. То есть вот это невротическое мироощущение, какой-то поиск заговоров, конспирология … «Аветисян все контролирует». Это же из этой серии?
— Сто процентов! Но дело же не в Аветисяне. Я еще и одна триллионная того, что происходит в интернете. Но представьте себе жизнь без интернета. Наверное, вы ее помните.
Вредные знания
— Конечно. Вот если кто-то хотел написать донос, анонимку, то брали печатную машинку и писали. Ну, хотелось кому-то сделать гадость. По сущности своей человек ведь не рождается негодяем, и то, что природой Господь Бог заложил в него, тоже живет. Любой отъявленный негодяй осознает, что он негодяй. Анонимки во все времена писали люди страдающие, несчастные, и им хотелось делать гадости всему миру — соседу, девушке, которая отказала во взаимности. Но был страх. Негодяй знал, что его могут идентифицировать. И тут вдруг им открывают море, океан. Они могут в этот океан вывалить все продукты своей жизнедеятельности, которые у них копятся, – и считают, что они в абсолютной безопасности. И вот это чувство «свободы» порождает все новую и новую истерию. И люди иногда такое творят в интернете, что если бы они это сделали не в виртуальном, а в реальном пространстве, они бы получили лет 25 минимум без права переписки. Это без сомнения приводит к тому, что часть общества деградирует. Хуже всего то, раз уж мы про интернет заговорили, что это еще и большая ловушка для детей. Ведь беда не только в преступниках, которые реально разбрасывают свои сети в этой всемирной сети. В интернете дети получают возможность обладать знаниями, которые им совершенно не нужны, они мешают формировать нормальную здоровую личность.
— Более того, знания эти вредны зачастую.
— Абсолютно. Поэтому… если у вас есть маленькие дети…
— Есть.
— Дайте им телефоны без интернета. Мобильный телефон ребенку нужен – мало ли что может случиться, SOS нажать. Но интернет — строго под контролем родителей. Ведь ребенок, он, что называется, лопух – возьмут без шума и пыли.
— Он открыт, конечно.
— Регулировать этот процесс практически невозможно, и непонятно- опасности в интернете больше или полезности. Вы приходите в ресторан и видите, что за соседним столиком сидят два молодых человека и две девушки. Их взгляды направлены куда-то вниз, они пишут сообщения. Друг другу что ли? Уже разговаривать не умеют?
— Есть уже и такие.
— Но, как здорово, например, если ты чего-то забыл, а тебя вдруг об этом спросили. Ты набрал, или как теперь дети говорят «загуглил», и хоп – сразу ответ на все случаи жизни.
— Но это не твой ответ.
— Сто процентов, но это «как бы» знание.
— Но это не знание. Просто раньше, если ты прочитал книжку, то обязательно помнил хоть что-то. А теперь ты это быстро взял и тут же потерял.
— Если раньше возникал какой-то вопрос — ты шел в библиотеку, ты искал. Обращался к словарям – толковому, энциклопедическому. И находил то, что тебе нужно. Сейчас даже кроссворды потеряли смысл, вся индустрия грамзаписи с нашествием интернета очень сильно просела. Невозможно человеку заставить себя работать, чтобы получить информацию. Словари не нужны. Энциклопедии не нужны. Думать о чем-то тоже не надо. У тебя с собой всегда твой маленький друг – раз, зашел и нашел.
Шоу или бизнес
— К сожалению, это неизбежно. А что касается грамзаписи и падения спроса, вот вы диски выпускали, но не продавали. Вы вообще как-то рассчитываете на этот компонент шоубиза? Или сейчас больше будете сосредоточены на концертных выступлениях?
— Поскольку мы свободны от законов шоу-бизнеса, мы можем делать то, что хотим. Мы на сегодня не записали ни одной коммерческой пластинки, нам пока интереснее «живые» выступления. На первом диске большими буквами написано – «не для продажи». Вторая пластинка, которую мы практически закончили, тоже некоммерческая. Отвечу тем, кто считает, что мы обмишуриваем старика Клэптона. Это не так. С любого концерта, на который продаются билеты, часть выручки автоматически перечисляется в агентство по правам.
— То есть от вашего тура, Клэптон, как правообладатель, деньги свои получит?
— Точно получит. Более того, запретить исполнять свои песни не может ни один автор. Но и бессмысленно запрещать, ведь это выгодно. Мы же популяризируем его произведения. И неизвестно вообще, кто кому должен доплачивать (смеется). У меня вообще совесть чиста, поскольку я ни одного рубля, работая в D’Black, не получил за исполнение чьих-либо песен. И в этом смысле предъявить мне и моим любимым зрителям абсолютно нечего.
— Вы винил слушаете?
-Да, но многих вещей, которые я хочу послушать, у меня на виниле еще нет, поэтому я слушаю и СD. С интернетовской музыкой я не дружу и стараюсь приобретать компакт-диски, либо живые концерты наDVD. Но если есть такая возможность, то винил, конечно, №1. А неудобство переворачивания пластинки через 15-20 минут несопоставимо с тем удовольствием, которое я получаю от аналогового звука.
— Сейчас объявлено о том, что будет создаваться музей рок-н-ролла в «Звезде». У вас нет ощущения, что это какой-то крестовый поход, как знаете, в свое время Гребенщиков пел, что «я посол рок-н-ролла в неритмичной стране»? Это просто внутренняя потребность или все-таки в этом есть какая-то попытка наших сограждан, жителей Самары привлечь к этой культуре?
— Я так масштабно, как БГ, не смотрел на этот предмет. Понятно, что открытие музея вызовет большой резонанс. Если удастся пригласить на церемонию определенных рок-н-ролльных действующих лиц — будет вообще замечательно. Побудительные мотивы? Ну уж точно не потому, что я вдруг возомнил себя миссионером. Наверное, это естественный процесс, который стал возможен потому, что у меня появилось свободное время. К сожалению, жизнь так устроена, что работа зачастую настолько поглощает, что ты не живешь по велению своего сердца, живешь по расписанию. И от этого расписания тебе не дают, даже если ты захочешь, отклониться. У меня появилось время и появилось несколько иное состояние души. Отношение к материальным ценностям тоже меняется. Есть люди, которые закрывают у себя в подвале то, что имеют, и никому не хотят это показывать. Право, это их дело. Но такого музея не только у нас в городе, но, наверное, во всей России нет. Его открытие позволит людям обогатиться новыми музыкальными знаниями и не только. И это очень важно. Моей маме не нравилась музыка, которую я слушал. Но все-таки это была музыка. Маме скорее не нравилось то, что в шестидесятых-семидесятых расцвела сексуальная революция, произошла практически легализация наркотиков, и, конечно же, родителей в те времена пугало, что эта культура поглотит их любимых чад, и они свернут с «единственно верного» пути. Но это была замечательная музыка, это были великие музыканты, композиторы, которые проживали удивительные жизни. И рассказать подрастающему поколению почему величайший гитарист всех времен и народов Джимми Хендрикс сгорел, как ракета, наверное, полезно и нужно.
— Да. Здесь не ограничишься темой наркотиков или сексуальной революцией, потому что …
— Конечно, потому что есть пример того же Эрика Клэптона, который сумел, поднявшись так высоко, упасть так низко и пережить страшное. Я не знаю, может ли быть страшнее для мужчины трагедия, чем потеря своего сына. Но он смог встать на ноги и снова подняться на музыкальный Олимп. Наверное, об этом тоже стоит рассказывать.
— Просветительская задача все же есть?
— Конечно! Любое подобное учреждение – просветительское, несомненно. Просто в определенный момент я понял, сколько удивительных рок-артефактов лежат, стоят, висят у меня дома. Ну, вижу их я, видят мои друзья, дети, но этого уже недостаточно. Вот так и родился этот проект случайно. Возможно, будут рождаться и другие идеи, слава Богу, время появилось.
Непотерянное время
— Время в этом отношении такая вещь… Вы не жалеете о том что в прошлом как-то не так потратили свое время, на что-то убили время, нет этого ощущения?
— Нет, я ни на что время не убивал.
— Никогда?
— Никогда.
— Вы очень редкий человек.
-Мне в голову не приходят мысли о бесцельно прожитых годах, даже минутах. Если бы я жалел о чем-то, наверное, я сегодня не стоял бы на сцене, не играл на гитаре, не пел песни, а старался доделать или переделать то, о чем жалею. Мне не за что краснеть.
— Все-таки отношение ко времени как-то меняется с годами?
— Конечно.
— Потому что сейчас вы больше его цените? Вы говорите что ни одной минуты не потеряли. А что вам раньше позволяло не терять времени, когда еще не было такого уровня осознанности и каких-то внутренних стимулов?
— Благодаря моей маме я получил много специальных знаний в детстве и юности. Меня просто заставили поглотить кучу всего того, что потом мне нужно бы было читать и узнавать долгие годы. А когда я вступил во взрослую жизнь, стало так много работы, что мое личное «доусовершенствование» страдало. Я, например, до сих пор слабо разбираюсь в современной литературе. Не знаю уж, хорошо это или плохо. Когда я начинаю что-то из нового читать, мне это часто не нравится… Скучно.
— А вы пытаетесь как-то? У вас есть это любопытство, взять новую книгу, узнать нового автора?
— Если это даже будет большой бестселлер всемирный – сложно себя заставить. Хотя у меня есть такое качество – если я начал читать, я обязательно должен дочитать до конца, хоть мне и не нравится. Если я начал смотреть фильм совершенно дурацкий — другой бы нажал кнопку, выключил и не смотрел бы никогда. Но я начал – мне нужно закончить.
— Это одно из самых ценных качеств — то, что вы доходите до конца. Может быть, в применении к «дурацким фильмам» это не выглядит особой ценностью, но ведь это же на всю жизнь распространяется, не только на книжки и фильмы?
— Это правда.
— А этому можно как-то научиться?
— Мне глубоко в самом себе не хочется копаться, мне кажется, что мне с собой все ясно. Я в этом смысле счастливый человек – мои поступки, мои мысли, моя логика мне абсолютно понятны. Я знаю свой потенциал, свои возможности, свой потолок и знаю (надеюсь, что знаю где!) находится пропасть. Как каждому человеку мне что-то дал Господь, и, слава Богу, не обидел. А все остальное мне дали родители, ну и, наверное, я это как-то развил, усовершенствовал сам.
Вера и пост
-Вы религиозный человек?
— Смотря что понимать под религиозностью. Если я пришел в церковь на службу, я никогда с нее не уйду. Уходить нельзя. При этом религиозный фанатизм, на мой взгляд, вреден. Не стоит путать монахов, давших обет, с простыми гражданами, с прихожанами, и даже со священниками, которые не являются монахами. У нас в православии любой человек грешен и он кается, и в этом смысле у каждого должен быть свой путь к Богу.
— То есть человек сам для себя решает, но тогда зачем это агрессивное насаждение «основной религии», которое начинается сейчас со всех сторон?
— Есть священники, которые могут зычным голосом закричать на девушку, которая зашла в храм с непокрытой головой и чуть ли не силой ее выпроводить оттуда. Или бабульки наскочат и обзовут последними словами. В таких случаях должен быть платок в храме и должно быть что-то, что можно повязать поверх короткой юбки. С любовью должны подходить к такому человеку. Все бывает. Но если вы говорите с настоящими духовниками, священниками, настоятелями монастырей — особо умудренными людьми, то они вам никогда не говорят о догме. Вот, к примеру, для чего пост? Для того, чтобы это чувство «несытости», которое тебя гложет, заставляло тебя задуматься: а ради чего ты это делаешь? Вот когда ты чувствуешь это изменение, неудобство, голод, ты устал просто на работе, пришел домой – тебе так хочется хлопнуть «соточку» виски или водки, ты подходишь к бутылке – нельзя. А почему? А потому, что Пост. А Пост ради чего? Вот если ты об этом думаешь – все в порядке. И в этом смысле ограничения, наверное, каждый должен возложить на себя. Но главное понять, что это точно не диета. Это путь к самооценке и самопознанию.
— Вы сами пост соблюдаете?
— Соблюдаю. Могу сказать, что я резко меняю образ жизни в пост. Но если я пришел в субботу к кому-то на юбилей, и такая ситуация, что неудобно не пригубить бокал вина, кто может меня за это осудить? Вот, например, мой день рождения без вариантов приходится на пост, и я с пониманием отношусь к людям, которые говорят – мы не можем прийти в пост. Не потому что они боятся с собой не совладать – съесть большую курицу и выпить стакан водки. Это не время для веселья. Как-то мы еще не готовы собраться и петь псалмы на дне рождения. Не совсем это в наш уклад ложится. Но вот я стараюсь как-то найти компромисс. Я же не могу без дня рождения…
Живем в России
— Вы не думаете, что это сближение церкви и государства представляет опасность для церкви и общества, что это угроза светскому государству?
— Я угрозы не вижу. Мы живем в России и у нас устои специфические — это живет в каждом из нас. Пусть было 80 лет безбожия, произвола, диктатуры, страшные времена. Но вытравить из души русской вот этот устой монархический до конца не удалось. Устой, когда жизнь без веры невозможна. Все удивительные победы русской армии держались на этом и совершались даже там, где их просто не могло быть. Вспомните Отечественную войну 1812 года – Наполеон, покоривший всю Европу, русско-турецкие войны, Балканы, Петра с его шведами под Полтавой…В каждом полку был священник и с иконой, и со знамением Господним люди шли в бой. И вытравить это из русского народа, мне кажется, нельзя. Я не претендую на то, что я владею абсолютной истиной в этом вопросе, но я себе представить другое устройство государства не могу. Я считаю, что оппозиция – это смута. Я не реакционер, но я считаю, что это смута. Что у нас есть сильный лидер, и на самом деле ничего в нашей стране не происходит без его воли.
-Я общался с людьми, относящимися к сектантам, и они говорили, что современное общество так устроено, что любая новая организация, любое новое объединение, так или иначе, становится сектой. Не они такие, мир такой. Скажите, в современной ситуации нужно ли с этим каким-то образом бороться, нужно ли ограничивать, или все-таки давать людям свободу настолько, чтобы они сами могли понять?
— У меня непопулярный взгляд на все это потому, что если вы меня спросите, нравятся ли мне западная демократия и европейская демократия – я вам скажу: нет. Я не хотел бы там жить, я не хотел бы чтобы в нашей стране было тоже самое. Когда демократия переходит во вседозволенность и приобретает болезненные очертания. Когда терпимость заканчивается пожарами в Париже и разносом центра Лондона. И дело ведь не в том, как запрещать. Разъяснять нужно. Был такой фильм в моем детстве, назывался он «Тучи над Борском», где девочку заманили в религиозные лапы. Потом все пионеры ее спасали долго. Сектанты как раз эти «Тучи над Борском» исполняют, зомбируя и одурачивая людей. А часто еще и воздействуя психотропными средствами. Я знаю реальные истории, произошедшие с детьми моих хороших знакомых, причем не только в России, но и в Лос-Анжелесе. Люди, выдававшие себя за секту, на самом деле оказались преступной организацией, целью которой является обогащение за счет ребенка.Причем они «ведут» ребенка до 18-летия, чтобы всё оформить по закону. И это действует по всему миру. Надо такие вещи и такие проявления запрещать законодательно.
Губернатор и Мэр
-В Самаре сейчас говорить о том, что Дмитрия Игоревича Азарова уже вы пристроили в «Роснано» и что он в течение ближайшее время уйдет со своего поста.
— Я никогда не комментирую слухи, но этот слух настолько бредовый, что хочется о нем сказать. Все уже настолько «достали» Дмитрия Игоревича Азарова, что он от меня уже шарахается просто… Уже мне это смешно. Отстаньте вы от человека.
-А в целом, какова ваша оценка деятельности Дмитрия Игоревича?
-Для меня Самара в последнее время как-то уменьшилась до контуров забора дома, где я живу, и поэтому я не могу говорить о Самаре в целом. Но когда я разговариваю с людьми, живущими здесь, прежде всего с моей мамой, с моей сестрой, со знакомыми, которым абсолютно до лампочки – Азаров мэр или не Азаров, они говорят – стало лучше. Пусть немного, но лучше. Ведь столько лет убивали город. Я защищаю Дмитрия Игоревича не потому, что я за это чувствую ответственность, нет. Я не брал на себя ни перед одним человеком ответственность за Азарова. От меня никто этого и не требовал. Но посмотрите, мы с вами прожили почти 20 лет на противостоянии мэров.
— И губернаторов.
— И что мы с этого получили?
— По-хорошему, ничего.
— И путем логических размышлений догадайтесь, кто в этом виноват. Вот мы во время последнего тура приехали в Саранск. Я просто обалдел. И когда я рассказал об этом своим приятелям, мне сказали: ладно, Саранск? Были там шесть лет назад – такая депрессуха. Был упаднический какой-то, ужасный город. А я говорю – ребята, забудьте. Я не знаю что там на окраинах, но центр… По нему просто приятно пройти. Я не знаю, как это можно было сделать за шесть лет. Все новое, что построено, не уродует лицо города, а украшает. Дома все не многоэтажные, при этом такое впечатление, что все действительно продумано. Город такой пряничный, симпатичный, светлый. Причем я не лью, что называется…
— Елей в уши Николая Ивановича?
— Я просто констатирую факт. Когда я приехал в Москву и поделился впечатлениями от Саранска с одним своим другом, он меня спросил: а ты знаешь какая там закредитованность бюджета? А я уверен, что жителям Саранска до этого дела нет. Их что, в плен что ли возьмут за это? Ну, решат власти как-то вопрос с бюджетом. А человеку, который там живет, или мне, приехавшему туда на гастроли, абсолютно все равно кто и как закредитовался и кто заработал на этой стройке. Я вижу, и у меня душа радуется. Я удивлен. Вот в ресторане мне там не понравилось. Врать не буду.
— А у нас с ресторанами тоже не очень хорошо в Самаре.
— Сходите в «Звезду». Не знаю, может, это когда меня видят, так готовят, ну, просто я с поваром знаком.
— А сейчас вы считаете отношения между Николем Ивановичем и Дмитрием Игоревичем действительно конструктивные?
— Я считаю, что они обязаны быть конструктивными. В этом смысле, я не верю, что со стороны Дмитрия Игоревича Азарова есть какие-то предпосылки для того, чтобы они таковыми не были. Он трезвый абсолютно в этом смысле человек. Видя, что построено в Саранске, я считаю, что и со стороны губернатора, неконструктивных отношений быть не может. Другое дело, что нормальные взаимоотношения мэра и губернатора некоторых не устраивают. И они разжигают страсти. За подачку, за кусок вареной колбасы льют воду на мельницу негатива, который, в конце концов, отражается на всех жителях города. Ну, стыдно. Потому что потенциал у Самары был совершенно другой. Кто виноват в том, что за 20 лет в городе не построено ни дворца спорта, ни концертного зала. Азаров? Мне вот в детстве даже говорили – ты старше, будь умней.
Аксиома бизнеса
— И все-таки реконструкция оперного театра была проведена, но за это на Рыбакову столько грязи вылили…
— Всегда найдутся те, кто знает, как лучше надо было. Сделала это Рыбакова – честь ей и хвала. Можно говорить все что угодно – звук плохой, акустика плохая, но это можно гостям показывать. Вот я недавно был на столетии Сергея Владимировича Михалкова в Большом театре. Когда я туда пришел… а я после ремонта был первый раз. Я сидел в зале, и меня переполняла гордость оттого, что у нас есть такая опера, такое сооружение. Большая сцена, все удобно, ограждение оркестровой ямы – когда нужно поднимается, когда нужно опускается. Это такой имперский зал. Какая мне разница сколько это стоит? Кто брал кредит, и кто будет его отдавать – это есть, это существует. Это, грубо говоря, за тысячу рублей становится и моим тоже, часа на два.
— У вас с Николаем Ивановичем Меркушкиным, по мнению многих наших вот этих «специалистов»,тайная война идет, и вы только и думаете о том, как бы его чем-нибудь, а он, соответственно, то же самое думает про вас…
— Я не знаю, что думает Николай Иванович про меня, хотя наши с ним последние регулярные встречи заставляют меня думать, что думает он обо мне, по крайней мере, неплохо. Но зачем, с какой целью мне воевать с губернатором? Я что, умалишенный? Извините, какой смысл биться с человеком, которого назначил президент. И вся федеральная машина власти настроена на его поддержку и охрану его имиджа. Вы считаете, я настолько зарвавшийся сноб, что готов на это пойти? Ради чего? Ради спортивного интереса? Ради спортивного интереса я в хоккей играю.
— Владимир Евгеньевич, но с другой стороны, люди за деньги работают, им кто-то за это платит. И если из вас делают какого-то такого всемогущего закулисного спрута, который везде протянул свои щупальца…
— Вы сейчас говорите, а я становлюсь выше и выше… просто парю над собой.
— Но зачем это? В чем смысл? Недостаток героев?
— Все самое простое всегда оказывается самым сложным. Некоторые люди считают — раз это лежит на поверхности, значит, мы не можем этому верить, больно уж это очевидно. И тут появляются «специалисты», обладающие тайным знанием. Безапелляционная форма заставляет простого человека поверить в эту «тайну».Помните, когда были выборы мэра Тольятти, — «Аветисян финансирует Андреева» – этот слух выпустили тогда «специалисты»администрации области. Потом я задал им прямой вопрос: ребята, а зачем вам это надо? Они: мы считаем это крутой ход. Какой-то политолог их посчитал, что это будет ход эффективный, привлечь они хотели какие-то народные ресурсы. А я Андреева видел один раз в жизни своей. Причем задолго до того, как он решил избираться мэром Тольятти. Я в одном очень большом кабинете как-то сетовал на такую жизнь, а мне сказали: ну что ты хочешь? Ровно этими словами. Ну, ты один там торчишь. Приплетать будут всегда тебя, вообще к любым событиям. Даже если ты оттуда переедешь. Совсем.
— Тогда тем более. Тогда начнут по-иезуитски – в городе он пять лет не был…
— Еще раз хочу всем передать привет и сказать, что если вдруг кто-то из читателей или писателей захочет купить какой-то из моих бизнесов, я с радостью буду рассматривать любое предложение. Не потому, что я хочу его продать, а потому что это бизнес. Это аксиома.
— Хорошо. Обязательно про это напишем. А вдруг кто-нибудь на самом деле захочет купить? Читатели же разные бывают.
— И писатели.
